Натуральное мышление
Философии. Натуральное мышление
В последние годы в Париже язык как феномен начал доминировать в современной теоретической системе и общественных науках и стал частью политических дискуссий лесбийского и женского освободительного движения. Это произошло потому, что язык принадлежит к важному политическому пространству, где участвует власть, или, более того - целые взаимосвязи властей, поскольку существует множество языков, постоянно задействованных в социальной действительности. Важность языка как такового в значении политическом стала осознаваться только недавно2. Но мощное развитие лингвистики, распространение различных школ языкознания, возникновение науки коммуникаций, и специфичность метаязыков, которыми пользуются эти науки, демонстрирует симптомы политической важности языка. Наука о языке вторглась в такие науки, как антропология, с помощью Леви-Стросса, в психоанализ - через Лакана, а также во все дисциплины, развившиеся на базе структурализма.
Ранняя семиотика Ролана Барта почти избежала лингвистического доминирования, став политическим анализом различных знаковых систем, с тем, чтобы определить отношения между той или иной системой знаков, например, мифа о мелкобуржуазном классе и классовой борьбе в рамках капитализма, который эта система стремится скрыть. Мы были почти спасены, поскольку политическая семиотика есть метод, который необходим для анализа того, что называется идеологией. Но чудо было недолгим. Вместо того, чтобы ввести в семиотику чуждые ей концепции - в данном случае, марксистские идеи, - Барт вскорости заявил, что семиотика является всего лишь отраслью лингвистики и что язык - единственный объект ее изучения.
Таким образом, весь мир есть всего лишь гигантский реестр, в котором самые различные языки находят свое место, такие, например, как язык Бессознательного3, язык моды, язык обмена женщинами, когда человеческие существа буквально являются средством коммуникации. Эти языки, или, скорее, эти дискурсы, сочетаются друг с другом, взаимопроникают друг в друга, поддерживают один другого, усиливают друг друга, самостоятельно обретают гендер и гендерно определяют друг друга. Лингвистика наделяет гендером семиотику и структурную лингвистику, структурная лингвистика наделяет гендером структурализм, который гендерно наполняет Структурное Бессознательное. Все эти дискурсы вкупе создают статическую путаницу для угнетенных, отчего те утрачивают понимание материальных причин своего угнетения и впадают в своеобразный внеисторический вакуум.
Далее они формируют научное прочтение социальной действительности, в которой человеческие существа представлены как неизменные сущности, нетронутые историей и не испытавшие на себе классовых конфликтов, с психикой, идентичной за счет генетического программирования. Эта психика, равно нетронутая историей и классовыми конфликтами, обеспечивает специалистов с начала двадцатого века целым инвариантным арсеналом: символический язык, очень выгодно функционирующий с небольшим набором элементов, поскольку, подобно цифрам (0-9), символы, "подсознательно" созданные психикой, не так уж многочисленны. Следовательно, эти символы могут быть легко навязаны коллективному и индивидуальному бессознательному через психотерапию и теоретические аргументы. Нам внушили, что Бессознательное, обладающее безупречным вкусом, структурирует себя на основе метафор, например: имя Отца, Эдипов комплекс, кастрация, убийство-или-смерть-отца, обмен женщинами, и т. д. Тем не менее, Бессознательное легко поддается контролю отнюдь не у любого из нас. Аналогично мистическим откровениям, возникновение символов в сознании требует множественных интерпретаций. Только специалистам доступна расшифровка Бессознательного. Только они, психоаналитики, имеют право (или уполномочены?) организовывать и интерпретировать проявления психики, демонстрируя символы в их полном значении. И, поскольку символический язык на редкость беден и изначально полон пробелов, метаязыки, интерпретирующие его, продолжают развиваться, обладая полнотой выражения, с которой могут сравниться разве что толкования Библии.
Кто наделил психоаналитиков этим знанием? Например, у Лакана: то, что он называет "психоаналитическим дискурсом", или "аналитическим опытом", и то, и другое "учат" его тому, что он уже знает. И каждое по отдельности, учит его тому, чему другое уже научило. Но можем ли мы отрицать, что Лакан открыл с помощью науки через "аналитический опыт" (своего рода эксперимент), структуру Бессознательного? Настолько ли мы безответственны, чтобы пренебрегать дискурсом психоанализируемых людей, лежащих на кушетках? Я думаю, нет сомнений в том, что Лакан обнаружил в Бессознательном те структуры, о которых он говорит, поскольку до того он сам поместил их туда. Люди, не подпавшие под власть психоаналитических институтов, могут испытывать чувство непреодолимой грусти от того, сколь высокий уровень угнетения (манипуляции) демонстрирует психоаналитический дискурс. В аналитической практике всегда присутствует угнетенное существо, пациент, чья потребность в общении эксплуатируется и который (так же как некогда ведьмы, подвергаясь пыткам, повторяли слова, которые хотели слышать от них инквизиторы) не имеет другого выбора, (если она/он не хотят расторгнуть контракт, дающий ей/ему право общаться, в котором она/он нуждаются), кроме того, чтобы говорить то, что она/он должны сказать. Говорят, что это может продолжаться всю жизнь - жестокий договор, приговаривающий человеческое существо к обнажению ее/его страдания угнетателю, который непосредственно виновен в нем, который эксплуатирует ее/его экономически, политически, идеологически, и чьи интерпретации сводят эту боль к нескольким фигурам речи.
Натуральное мышление
|
