Современный лабиринт
Мировоззрение. Современный лабиринт
Те, кому выпала судьба жить в больших городах, знают, что город – это мегалабиринт со множеством улиц, перекрестков, тупиков, домов, комнат и коридоров. Наталкиваясь на естественные границы роста, стремящиеся вширь города уходят под землю, образуя хтоническую часть лабиринта. Линии метро, подземные переходы, многоуровневые автопаркинги и гаражи, уже непосредственно интегрированные в дома, вокзалы и магазины образуют бесконечно ветвящуюся сеть каналов. Для ориентации и целенаправленного движения в них жителям, как летчикам и мореходам, нужны навигационные приборы: кнопки лифта, говорящие «вверх» или «вниз», сигналы светофора, указывающие «прямо», «налево» или «направо», подсвеченные вывески «вход» и «выход», всевозможные указатели, схемы, карты и путеводители. Без них жителю современного мегаполиса легко заблудиться. Неоновый свет фонарей и рекламы уже затмил звездное небо, от чего в лабиринте ночного города легко путаются его надземная и подземная части.
Как способы организации жизненного пространства город и лабиринт изоморфны друг другу. Это подобие заключается в том, что и тот и другой представляют собой сложно артикулированные топосы, а именно: являются местами удлинения и усложнения пути и вместе с тем структурами мобилизации. Город, как и лабиринт, втягивает нас в структуру мобильного существования. Это гигантский муравейник, жизнь в котором протекает в постоянной сутолоке, суете и движении. Направляя это движение, город формирует своеобразный канализованный номадизм, феноменами которого являются досужее фланерство, растерянное блуждание и скитание по городским кварталам. Современный мегаполис создает невероятные возможности для быстрой перемены мест, ставя его обитателей в ситуацию постоянного выбора судьбы. К месту сказать, что и сама судьба чаще всего символизируется как путь в лабиринте – путь, сопряженный с поиском цели, выбором направлений, распадом и обретением жизненной перспективы.
Данное обстоятельство заставляет рассмотреть отношение между городом и лабиринтом, причем двояким образом. С одной стороны, мы имеем дело с изоморфизмом пространственных объектов, а с другой – отношение между объектом и символом, где лабиринт – это символ. Притом, что само это отношение может быть осложнено различе нием знака и символа, которое в свое время было проведено М. К. Мамардашвили и А. М. Пятигорским в совместной работе «Символ и сознание». Суть этого различения сводится к тому, что знаки отсылают к предметам и в этом случае что-то обозначают, в то время как символы отсылают к сознанию и в этом отношении являются генераторами смысла. Оперирование знаками осуществляется в рамках дуализма «знак–обозначение» и характеризует ситуацию знания («я знаю, что это значит»). Использование же символов устраняет дуализм знака и того, что им обозначается, и характеризует ситуацию понимания. Проблема состоит в том, что «все символы "означиваются", т. е. включаются в наш режим автоматического оперирования знаками, которому природно не принадлежат. Внутри знаковых систем они десимволизируются, т.е. теряют свое непосредственное "сознательное" содержание и превращаются в знаки, строго говоря, "неизвестно чего", потому что как символы они имели весьма определенную ориентацию, а мы их превращаем в знаки в нашем позитивном рассмотрении».
В качестве иллюстрации данного различия разберем любопытный археологический артефакт. Существует изображение лабиринта, рядом с которым по-гречески написано: «Троя». С одной стороны, Троя, как и Вавилон, является символом города вообще, причем не только древнего, о чем красноречиво говорят такие выражения, как «русская Троя» или «английский Вавилон». С другой стороны, сама Троя – мифический или реальный город – символизировалась как лабиринт. При этом изображение лабиринта – классический семиповоротник – и есть знак, эмблема лабиринта. Иными словами, создатель артефакта знал, как следует изображать лабиринты. Но при этом ему была доступна еще и многослойная символическая связь, где лабиринт символизировал город как оберегаемый священный мир.
Эта многоуровневая, но почти забытая связь лабиринта с городской цитаделью, которая представлялась древнему человеку священным центром, моделью мироздания, местом рождения и смерти, топосом блуждающего перехода и разрешения судьбы, сохранила следы в метафорическом языке. В длинном списке метафор мы находим: воздушные лабиринты, лабиринты снов, теней, отражений, звездного неба, познания, жизни, смерти, страстей, эволюции, генетики, экономики, власти и т. д., даже лабиринт финансового кризиса, в котором теперь блуждает весь мир в поисках пресловутого выхода. Явно избыточная конвертация лабиринта в символ чего угодно – признак того дефицита символов, с которым столкнулась современная цивилизация. Ничем не ограниченная конвертация символов в знаки и редукция усилия понимания к автоматизму знания привели к тому, что реликтовые символы, выжившие в конкурентной борьбе со знаками, вынуждены теперь работать с предельной нагрузкой.
Современный лабиринт
|
