Семантика слова Зло
Мировоззрение. Семантика слова Зло
Речь здесь пойдет не об открытии ранее не известной ученым и читателям древней рукописи. Название статьи не претендует на сенсационность, напротив, оно выражает достаточно тривиальную мысль: слова, произнесенные две тысячи лет назад на арамейском языке и около пятидесяти лет передававшиеся в устной традиции, потом записанные по-гречески и переведенные спустя тысячелетие на церковно-славянский, затем – на русский, – это разные слова.
Иногда просто потому, что это слова разных языков. Например, лишь латынь адекватно передает неоднозначные смыслы слова #960; #959; #957; #951; #961; #943; #945;, по-русски же и на большинство современных европейских языков это греческое слово переведено как «зло», в результате очень часто там, где Евангелист говорит о «слабости», «испорченности», «ущербности», мы видим нечто прямо противоположное – «силу». Если учесть, что слово #960; #959; #957; #951; #961; #943; #945; играет ключевую роль в поэтике евангелия и особенно Нагорной проповеди (семантическая игра с этим словом – контрапункт основной темы проповеди, темы совершенства), то мы действительно вправе ожидать услышать неизвестное евангелие.
В научном издании евангелий (1992 г.), стихи, которые в синодальном переводе звучат: «Вы слышали, что сказано: око за око, и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому ( #960; #959; #957; #951; #961; #969; #61467;). Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (5:38-39), – переведены иначе: «А Я говорю вам: не мсти тому, кто причинил тебе зло. Если ударят тебя по правой щеке, подставь и левую» (выделено мной: – А.Б.) 1. В результате получилась однозначно прочитываемая формула, не учитывающая ни многозначности слова #960; #959; #957; #951; #961; #943; #945;, ни смысловой связи с предыдущим стихом (5:37), усиливающим эту многозначность (у нас еще будет время обосновать возможность иного прочтения этих стихов).
Слова разных языков – это еще и слова разных, отстоящих друг от друга на тысячелетия, культурно-языковых традиций. Нагорная проповедь Иисуса не проста, кажущиеся однозначными формулы включены в состав «притчей», которые, в свою очередь, являются частями одной большой «притчи», этапами на пути к определенной, до времени скрытой цели. Притча («машал») означает всякое «хитрое» сочетание слов, для создания и восприятия которого требуется тонкая работа ума: это «афоризм», «сентенция», «присказка», «игра слов», «загадка» и «иносказание». Нагорная проповедь обращена к простым людям, «загадки» предназначались рыбакам, пастухам, «рабыням при жерновах», и проповедь была бы лишена смысла, если бы изначально не предполагалась возможность для них пройти путь до конца. Сегодня чтение евангелия в некоторых случаях требует определенной подготовки, знания языков или хотя бы наличия билингв и словарей, знания культурно-исторических реалий, знания мифологем. Например, для понимания смысла используемой Иисусом оппозиции «правый-левый», знакомой всем Его слушателям с детства, в быту, по пословицам и поговоркам, сегодня большинству из нас необходимо обратиться к тем же словарям.
Нагорная проповедь останется не известной нам и по той причине, что мы не в состоянии пережить эмоциональное состояние, в котором находилась аудитория Иисуса; и речь здесь не о том, кто говорил («Разве Он не сын плотника?»), но опять же о том, что и как Он говорил. Нагорная проповедь – не юридический документ, состоящий из отдельных, не связанных друг с другом изречений-параграфов, требующих заучивания и неукоснительного исполнения, но живая разговорная, поэтическая речь, нечто целое, повторимся, путь, ведущий к определенной цели. Это трудный путь, и слушатель-путник мог испытывать самые разнообразные состояния – от недоумения, разочарования, возмущения до радости, если, конечно, он преодолел все препятствия, не свернул и дошел до конца. Даже хороший перевод дает лишь весьма приблизительную «карту» этого пути, при плохом переводе утрачиваются очень важные фрагменты «карты»: мы не сможем, например, разгадать некоторые ее «загадки» просто потому, что перевод невнятен или вовсе их не формулирует. Мы можем увидеть цель, но, не пройдя весь путь от начала до конца, не преодолев всех препятствий, которые были задуманы, не испытав радость от их преодоления, которая также была задумана, вряд ли сможем утверждать, что познали цель и познаны целым.
Известны опыты по реконструкции изначальной арамейской формы евангельских изречений. Тогда «под медлительным ритмом греческого текста проступила сжатая, упругая речь, более похожая на энергичные стихи, чем на прозу, играющая каламбурами, ассонансами, аллитерациями и рифмоидами, сама собой ложащаяся на память, как народное присловье».2 Можно увидеть здесь дополнение к перечисленным выше особенностям притчи, «машал». Мы отметим и очень важное для нас противопоставление прозы и поэзии. В древности это противопоставление имело несколько иной характер, нежели сегодня (и «проза», и «поэзия» связаны с творением, творчеством; поэтическим языком писали как художественные, так и научные сочинения), однако нас в первую очередь интересует именно сегодняшнее восприятие евангелия, которое пока может быть прочитано только как прозаический текст. Это означает, что читатель Нагорной проповеди, даже если он осознает не только религиозные, культурно-исторические, но и художественные особенности лежащего перед ним текста, в первую очередь получает установку на считывание информации – абсолютно авторитетной, абсолютно серьезной, изложенной в форме свода правил и законов. Это означает, что даже там, где у читателя может возникнуть подозрение в неоднозначности смысла тех или иных слов, то есть там, где было задумано препятствие, с необходимостью требующая разрешения загадка, он предпочтет предложенную однозначность, удобную возможность обойти препятствие.
Семантика слова Зло
|
