Поиск гармонии. Чайные церемонии Японии - Часть l
Самое ценное – это атмосфера нежности;
самое важное – не противоречить другим.
Сётоку Тайси «Конституция из 17 пунктов» (604 год)
Если чайная церемония предполагает создать
своё небольшое царство Будды на земле,
она должна начинаться с нежности души.
Т.Д. Судзуки
В окрестностях Киото до сих пор найдутся места с укладом спокойным и традиционным, где люди умеют слушать шум горной реки, протекающей за домом, и где, кажется, сама жизнь, в которую не вторгаются ни рёв автомашин, ни свечение рекламных вывесок, пребывает в полном согласии с горной тишиной. Среди таких вот мест район Тоганоо, на северо-западе от древней столицы.
Живописные каменные мосты, перекинутые через реку, ступени, поднимающие к древним буддийским храмам, в пределах которых почти всегда тихо и безлюдно, многочисленные крохотные рёканы – частные гостиницы в национальном стиле, узкие улочки между жилыми домами, уютно вписанными в горный ландшафт, придают этой местности тот неповторимо японский колорит, который оставляет в душе куда более глубокий след, нежели деловитые и суетные улицы современного Токио.
Древние буддийские храмы Тоганоо, стоящие здесь на протяжении уже двенадцати столетий, немало интересного могут поведать нам о судьбе здешних мест. Один из таких храмов – Кодзандзи (Храм Высокой Горы), построенный в VIII столетии. Мощные стволы древних деревьев, обнимающие храмовые постройки, едва пропускают солнечные лучи, внушая почти мистическое чувство тому, кто бродит по территории старинного храма, взбирается по его каменным лестницам, пытаясь угадать сюжеты их древней и богатой событиями истории. Храм этот знаменит своими первыми в Японии плантациями чая, который с XIII века стал выращивать здесь, у подножья горы Такао, монах Мёэ, приложивший немало усилий и для его распространения по стране. В пределах храма и теперь ещё существует крохотная чайная плантация, скорее дань памяти, нежели источник практической выгоды. Выложенные сотни лет назад каменные ступени подводят к бамбуковой калитке – входу на огороженную территорию, где аккуратно подстриженные кусты чая высажены безупречно ровными рядами; а рядом с калиткой – каменный столб с надписью, не оставляющей сомнений в особой исторической значимости этого места: «Самый первый в Японии чай».
К слову сказать, в храме хранился замечательный и весьма необычный портрет самого монаха Мёэ работы художника Энитибо Дзёнин (сейчас этот свиток в целях сохранности перенесли в музей). Портрет этот, между прочим, известен на Западе, главным образом, благодаря Ван Гогу, который позаимствовал у Энитибо идею для своего автопортрета в облике дзэнского монаха.
Изображённый на свитке монах сидит в позе лотоса с закрытыми глазами, в состоянии глубокой медитации, окружённый, кажется, дремучим лесом, ветви которого, как лианы, оплетают со всех сторон его неподвижную фигуру. Покоем и внутренней тишиной проникнута она, гармонично вплетённая в заросли ветвей и стволов, словно вырастающая из них.
Чай, который выращивался здесь, считался лучшим в Японии. Его называли хонтя («истинный чай»), чтобы отличить от сортов чая, называемых хи-тя («не-чай», «ненастоящий чай»), культивируемый в других областях страны.
Культ чая, как известно, восходит к древнему Китаю, где самые ранние упоминания о нём относят ещё ко временам династии Хань (206 г. до н.э. – 8 г. н.э.). Однако в какие бы незапамятные времена ни уходили первые сведения о чае, историю его в Китае принято начинать со знаменитого трактата «Чайный канон», созданного в 757 - 765 годах известным литератором танской поры Лу Юем (733 - 803). Не иначе как «нектаром небожителей», «напитком, подобным сладчайшей небесной росе» именуется чай в этой книге, рассказывающей о его происхождении, методах выращивания и способах приготовления, о том, как его пить, о необходимой чайной утвари. Трактат, как и его автор, приобрёл такую популярность, что Лу Юй превратился со временем чуть ли не в объект поклонения. «Торговцы, занимающиеся продажей чая, изготовляли глиняные статуи Лу Юя и возносили ему молитвы как божеству чая в надежде обрести удачу в торговле «божественным нектаром», (Цит. по: Sen Soshitsu XV. The Japanese Way of Tea. Honolulu, 1998, p.10) - рассказывает об авторе знаменитого трактата Сэн Сосицу XV, нынешний глава чайной школы Урасэнкэ.
Стихотворные строки Хуан Фужаня, близкого друга Лу Юя, передают то отношение к чаю, которое было характерно для их современников. Занятие, за которым застигнут Лу Юй в стихах друга - сбор чайных листьев, – само по себе достаточно монотонное и прозаическое, но исполненное, однако, неотразимого очарования и поэзии:
Тысячи ликов окружают отшельника.
Густые заросли душистого чая.
Поглощённому сбором его ароматных листьев,
Затерянному в туманной дымке среди кустов –
Как я завидую тебе!
Горный ли это храм, что открывается взору?
Разделяем трапезу возле чистого источника среди скал –
Прозрачный дым поднимается от огня.
Звуки музыки чудятся мне во всём.
Мистическое отношение к чаю как к волшебному напитку, дающему способность выходить в иную – запредельную, фантастическую - реальность и общаться с небожителями, с ещё с большей убедительностью звучит в стихах другого поэта и мастера чая Лу Дуна:
Первая чашка чая освежает губы и горло;
Со второй чашкой возникает приятная лёгкость;
С третьей – приобретается острота ума и готовность прочитать пять тысяч свитков;
С четвёртой чашкой возникает приятная лёгкость и приходит избавление от всех телесных недугов;
Пятая чашка очищает до костей;
Шестая чашка дарит умение общаться с Бессмертными;
Седьмая чашка – о, это уже слишком много! – моё тело в объятиях освежающего ветра.
Поиск гармонии. Чайные церемонии Японии - Часть l